Незаконная планета - Страница 8

Отец прочил его в историки или искусствоведы, но Алеша избрал другой путь.

И вот он сидит в десантном скафандре на вершине горы Гюйгенса, и под ним бело-черный мир Луны, резко ограниченный близким горизонтом, а над ним горят звезды.

Тени на лунных равнинах медленно, почти незаметно для глаза, удлинялись, солнце низко нависло над горизонтом — наступал вечер, предвестник долгой двухнедельной ночи.

Нет в Солнечной системе города более тесного и плотного по населению, чем Селеногорск. Строго говоря, это и не город вовсе, а длинный узкий коридор, пробитый в склоне кратера Эратосфена, и ответвления от этого коридора, жилые и служебные отсеки. Самое людное место лунной столицы — предшлюзовой вестибюль. Вечно здесь, у дверей диспетчерской, толпятся пилоты рейсовых кораблей, техники космодромной команды. То и дело с маслянистым шипением раздвигаются двери шлюза, впуская вновь прибывших или выпуская уходящих в рейс. Не умолкает в вестибюле гул голосов. Беспрерывно щелкает у стойки бара автомат, отмеряя в подставленные стаканы освежающий витакол. Вспыхивают и гаснут табло, указывая номера очередных рейсов, передавая извещения ССМП — Службы Состояния Межпланетного Пространства — и противометеоритной службы, распоряжения начальника Космофлота и директора обсерватории, настойчивые призывы селеногорского коменданта экономить энергию и придерживаться графика питания в столовой.

Федор Чернышев вышел из диспетчерской и бочком, вежливо раздвигая толпу, направился к шлюзу. За ним поспешал его штурман.

— Виноват, — приговаривал Чернышев, прокладывая себе дорогу. — Посторонись, дружок. Что это сегодня набралось так много? Съезд профсоюзов, что ли, у вас?

— Здесь курсанты, Федор, — сказал руководитель практики, выходя ему навстречу.

— О! Здравствуй, Ян, — Чернышев широко улыбнулся старому товарищу. — Рад тебя видеть. Извини, нет времени поговорить, ухожу в рейс к Юпитеру.

Он двинулся дальше, курсанты расступались перед ним, и тут он, приметив Морозова, остановился.

— Алексей, ты?

— Да. — Лицо у Морозова было напряженное, он избегал смотреть на Чернышева.

— Когда на Землю собираешься?

— Вот, ждем рейсового…

— Захватишь письмо для Марты?

— Могу, — тихо ответил Морозов.

Чернышев порылся в карманах пилотской куртки, вытащил кассету, зарядил ее, поднес ко рту и начал наговаривать письмо. Вокруг тесно стояли и сидели люди. Чернышев ничего не замечал. Выпрямившись во весь свой гигантский рост, сбив с белокурой головы подшлемник, он говорил слова любви и нежности. Он говорил негромко, но в вестибюле вдруг умолкли разговоры, стало тихо, и в эту тишину отчетливо падало каждое слово чернышевского письма.

Запищали радиовызовы, замигал сигнальный огонек радиофона, вшитого в куртку Чернышева. Затем из динамика широкого оповещения прозвучала трель, требующая внимания. Сердитый голос диспетчера произнес:

— Командир Чернышев, почему задерживаете старт?

— Ничего не надо, ничего не важно, — продолжал говорить Чернышев, — только видеть тебя, только слышать твой голос…

Пожилой диспетчер выглянул из-за двери.

— Командир Чернышев, что это значит? Вы ломаете график полетов.

— Когда ты ходишь босиком по траве, я хочу быть травой… Когда ты смеешься, я хочу быть ветром, чтобы разнести твой смех на всю вселенную…

Диспетчер оторопело смотрел на Чернышева.

— Кончаю. Надо идти в рейс. До встречи, Марта!

Чернышев протянул кассету Морозову.

— Не потеряй, — сказал он. — Спрячь хорошенько.

Морозов стоял красный, растерянный под устремленными на него взглядами. Кассета словно бы обожгла руку, он поскорее сунул ее в карман.

Чернышев кивнул штурману, оба они скрылись в шлюзе. Диспетчер, пробормотав что-то о своенравии пилотов и о графике, тоже ушел к себе.

А часом позже курсанты, облаченные в скафандры обычного типа, гурьбой стояли у кромки космодрома Луна-2 в ожидании посадки на рейсовый корабль. Перед ними простиралась спекшаяся от плазмы равнина, залитая сильным светом прожекторов. Тут и там высились корабли. Оранжевыми жуками сновали по космодрому вездеходы, ползли транспортеры с грузами.

Солнце давно уже зашло, ледяная лунная ночь вступила в свои права. Невысоко над зубцами Апеннинского хребта стояла Земля, наполовину утонувшая в тени. На освещенной стороне ее огромного диска шла вечная игра облаков. Прекрасная переливчатая голубизна — на ней отдыхал глаз после утомительного черно-белого однообразия лунного мира.

Что поделывает сейчас там Буров? — подумал Морозов. Работает, должно быть, в вычислительном центре. Или спорит с Костей Веригиным, изобличая его в узости мышления и не давая бедному Косте рта раскрыть. А может, они бродят по саду Учебного центра втроем… с Мартой… Или, скорее всего, вчетвером — Марта в последнее время подружилась с Инной Храмцовой, миловидной хрупкой медичкой, к которой, стоит ей показаться на улице, со всех ног бегут кошки, обитающие в городке. В сумочке у Инны всегда припасена еда для кошек и белок, корм для голубей и скворцов, и собаки тоже ее обожают.

Они идут вчетвером, ребята острят наперебой, и тополя осыпают на них душистый пух, от которого щекочет в носу, и Марта посмеивается и защищает Костю от нападок Ильи. Вот они выходят на набережную, перед ними вечерний морской простор, и Марта глядит на далекий серп Луны и замирает при мысли о Федоре…

Федор Чернышев. Человек, посягнувший на святая святых — космофлотский график полетов. Черт, как он стоял, никого и ничего не замечая вокруг, и наговаривал письмо… Он, Морозов, не сумел бы так, куда там…