Незаконная планета - Страница 38

Эти строки были подчеркнуты красным, а рядом, на полях, Шандор мелко написал: «Странно, что такое могли придумать. А если (дальше несколько неразборчивых слов) фант. преломл. мечта о непосред. получении «в пищу» (опять неразборчиво)».

Я пробежала текст, там говорилось дальше, насколько я поняла, о том, как род пошел на род, начались распри и войны, и Солнце-бог отвернул от людей светлое лицо. «Ночь пришла люди боятся никогда ночь не видеть звезды не видеть от звезд холод болезнь смерть луна тоже море на берег тащит плохо страшно страшно…» Эти строки Шандор тоже подчеркнул и написал рядом: «Перел. момент». В конце текста было еще подчеркнуто: «Только днем меня видеть себя пищу жизнь не дам много много злой я стал сами пищу себе искать зверя убивать рыбу убивать себя пищу жизнь не дам больше солнце бог не буду буду огонь бог Иллатики». И рядом — быстрая запись: «Оставш. приспособ. (неразборчиво) биофорн. свойств». И еще раз — крупно: «Биофор».

Не знаю, что хотел сказать Шандор своими комментариями на полях. Надо бы показать их Алеше, он ведь любит всякие древности.

Я отложила книжку, задумалась. И вдруг…

Всегда я считала, что унаследовала от своих эстонских предков уравновешенность. Но когда сотрясся пол и задребезжала ложечка в стакане, я взвизгнула и испытала нелепое желание кинуться на грудь кому-нибудь сильному — а ведь я прекрасно знала, что это стартовал рейсовый на Марс. Хорошо, что никто не слышал моего визга. Полноземлие ужасно все-таки будоражит…

Осторожный стук в дверь. Это, верно, Алеша.

13 апреля, полдень

Полдень — по часам. На Луне сейчас — долгая двухнедельная ночь.

Никогда себе не прощу вчерашнего.

Надо было просто выставить его, когда он ко мне потянулся.

Не смогла…

Не знаю, был ли кто-нибудь когда-либо так безмерно счастлив, как была счастлива я с Федором. Счастье такое же безмерное, как и короткое. Он ушел в Комплексную экспедицию и не вернулся. Уже его не было в живых, когда из дальней дали пришла его последняя радиограмма, — как в каком-то романе, она оборвалась на моем имени.

Весть ниоткуда… То, чего боялись жены моряков времен парусного флота — когда медлительная, случайная почта доставляла письма давно погибших людей.

Федор стартовал со старого космодрома Луна-2. Я попросила комитет здравоохранения перевести меня на Луну: хотела быть там, где он проходил последний раз. Я выдержала конкурс на замещение должности главврача в Селеногорске, а по истечении трехлетнего срока осталась еще на срок — а дальше видно будет.

Казалось, я привыкла к мысли, что все у меня кончено, и остается только коротать годы. В Селеногорске я нашла себя. Скромная лечебная практика, кое-какие наблюдения, книги. Ненавязчивая и потому особенно трогательная забота Кости и других ребят помогли мне сохранять душевное равновесие. Мне хотелось быть нужной им — и больше ничего. Прав Илья: не каждому греметь.

И вот — Алеша…

Я выплакала себя всю. «Милый мой, — сказала я ему, — Алешенька, на Земле полно чудесных девчонок. Зачем тебе пепельный свет?» Он ответил: «Люблю на всю жизнь…»

Я ничего ему не сказала. Не хотелось омрачать его радость. И мою… Завтра он сам узнает.

Не хочу больше изнемогать в вечной тревоге и ожидании. Почему я должна мучиться? Разве я не имею права на счастье?

Вот так, лунный доктор. Я не героиня. Всего лишь женщина, которой нужно быть нужной не только человечеству, но и человеку…

А теперь позвоню Прошину и отдам ему заключение.

Позвонила. На экранчике видеофона Прошин выглядел гораздо человечнее, чем в прошлый раз. Не такое уж замкнутое у него лицо. Разговор был очень короток. «Петр Иванович, послушайте, что я решила…» — «Мне безразлично, что вы решили». — «Так разрешите передать вам заключение». — «Завтра в двенадцать ноль-ноль». — «Но ведь завтра вы стартуете…» — «Старт в семнадцать. Обдумайте еще раз. До свидания». И Прошин выключился. Да, этот человек не терпит лишних слов.

Сегодня продолжалась дискуссия в библиотеке. Старый Шандор говорил недолго. Подтвердил, что неожиданный выброс тау-частиц столь высокой концентрации вносит существенные поправки в общепринятую теорию, и это обязывает теоретиков принять в качестве рабочей гипотезы идею Бурова о трансформации тау-частиц. Но выразил некоторые сомнения. Он говорил весьма сдержанно, так же, как и выступившие после него Крафт, Ларин и Костя Веригин. Спокойно начал свое выступление и Илья. Он развернул большую таблицу. Насколько я поняла, вначале речь шла о необычности формы наблюдаемого выброса. Данные, поступающие с большого инкрата, якобы наводят на мысль о направленном пучке. Из этого Илья сделал странный вывод: будто на Плутоне есть нечто такое, что может служить естественным концентратором и отражателем тау-частиц. Более того, он не исключает искусственного происхождения нынешнего выброса. Я подумала, что ослышалась. Но Илья, как ни в чем не бывало, продолжал развивать эту мысль. Разве не доказано учителем Шандором, что Плутон в Солнечной системе — тело инородное? А если так, то вполне допустима мысль, что многие тысячелетия, а может, миллионы лет тому назад, до взрыва сверхновой, на Плутоне, обращавшемся вокруг своего светила, существовала цивилизация. Какие-то остатки ее технических достижений могли сохраниться и поныне. Чем иным можно объяснить установленную Юджином Моррисом цикличность роста и распада «деревьев» Плутона?

Тут Шандор Саллаи спокойно заметил, что при всей романтичности такой гипотезы предметом серьезного разговора она быть не может. Тысячелетние странствия Плутона в открытом космосе отметают напрочь любую возможность высокоорганизованной, и уж тем более разумной жизни — даже если она там и существовала до взрыва сверхновой.